Если ощущение жизни как процесса особенно очевидно сказалось в триптихах, то в отдельных, обособленных от триптиха листах на первое место обычно выступает элемент статики и эпической неторопливости. Так, например, на гравюре современника Киёнага Тебунсай Эйси «Светлячки у дома Фугия» жизнь словно замерла и ничто точно не обозначено; лишь по едва заметным волнам, сделанным слепой печатью, да по легкому сгущению серого тона можно догадаться, что приближается ночь и что веранда стоит над рекой. И как обычно на гравюрах Эйси, герои ничем не заняты: застыла девушка с блюдом, недвижим бокал в руках юноши, они во что-то всматриваются, вслушиваются, наслаждаясь речной прохладой, серым вечером, тихим шелестом волн; их жесты замедленны, состояния неопределенны. Время кажется длительным, растянутым, и измеряется оно не быстротечностью человеческого существования, но темпом жизни природы, и имеет отношение к вечности. Сюжет, отдельный мотив или какая-либо деталь дают представление о времени года или суток. Для этого в японском искусстве была разработана система «сезонных слов» и образов, связанных с определенными темами: солнце, поднимающееся над океаном, — любимый новогодний мотив; молодая девушка, наслаждающаяся цветущими вишнями, — весенний сюжет, а кукование кукушки — образ лета. Но наряду с ассоциациями, основанными на прямом зрительном подобии или сюжетной близости, в японском искусстве часто применяются ассоциации фонетические, звуковые, или ассоциации по контрасту. Так, на той же гравюре Эйси изображение реки, несущей людям прохладу, по контрасту указывает на жаркое лето; цветы ирисов — на месяц май, так как листья ирисов напоминают форму меча и потому по традиции символизируют воинский дух и связаны с праздником мальчиков, который отмечается 5 мая, а светлячки у веранды рождают представление о вечерней поре. Но художник не только уточняет время настоящее, он одновременно напоминает о прошлом и говорит о будущем: небольшой угол соломенной шторы вызывает воспоминание о прошедшем жарком дне, а черный силуэт вазы и угасшие лиловато-серые тона одежды указывают на приближение ночи. Эти специфические черты японской эстетики — существенное, подчас определяющее значение детали, умение изобразить целое при помощи фрагмента — впоследствии привлекали многих европейских мастеров Нового времени.
В Японии давно поняли ценность умолчания, значение иносказания. Известно, что художники считали своей целью сказать не как можно больше, но как можно меньше, лишь намекнуть, вызвать воспоминания.
Эти качества характерны и для произведений Китагава Утамаро, одного из самых прославленных графиков Эдо.
|